Обыкновенный цинизм группы Кооператив Ништяк

Вместо эпиграфа -- из кн. "Похищение Быка из Куальнге", гл. "О ссоре двух свинопасов".

И вдруг обе птицы спустились на землю и приняли человеческий облик. Все узнали в них двух свинопасов и сердечно их приветствовали.

-- Не стоит нас приветствовать, -- сказал свинопас Бодба. Там, где мы, там раздаются стоны битв и предсмертные хрипы.
-- Что вы делали? -- спросил их Бодб.
-- Ничего хорошего не делали мы, -- ответили они. -- Провели мы два года в обличье птиц, а что делали мы -- сами вы об этом знаете. Год провели мы в Коннахте и год -- в Мунстере, чтобы и на севере, и на юге видели люди нашу силу. А теперь станем мы морскими тварями и проведем два года под водой.

И разошлись они в разные стороны. Бросился один из них в реку Синанн, а другой -- в реку Сиур. Два года провели они под водой. Первый год провели они в реке Синанн и пытались там пожрать друг друга, а второй год провели они в реке Сиур.

Потом превратились они в двух оленей, выбрал себе каждый стадо из молодых олениц и бились они друг с другом за то, кому быть первым.

Потом превратились они в двух воинов и сражались друг с другом.

Потом превратились они в двух призраков и пугали друг друга.

Студия реального великого деланья (КНрекордз) выпустила очередной альбом, как обычно, лучший во всей дискографии. Величайшие ариософы прошлого играют на инструментах, Иннокентий Смоктуновский вернулся из бездн хаоса со своей жалейкой, и это называется "Обыкновенный цинизм". А как же еще?

Что касается игры -- есть две метафоры. Когда вокруг взлетают и падают самолеты, рушатся небоскребы, встает призрак атомной войны и вдруг становится виден тот волосок, на котором подвешена судьба человечества, циник пожмет плечами: Боженька играет в кегли. Но есть и другая игра, та, от которой происходит музыка сфер. Так ли они различны?

Как быть, если скрытые гармонии запредельного -- злая шутка, обманутая надежда испуганного разума? Что, если нашу жизнь озвучивает крыловский квартет -- Проказница Мартышка, Осел, Козел да Косолапый Мишка, и нет Соловья, который взялся бы их пересаживать?

И если бы черт не смотрел с картин,
Что творил бесноватый Веласкес,
И если б Гермес не хрустел в ночи,
Грызя деревянный арахис,
И если б в своих сумасшедших стишках
О нас промолчал Вергилий,
То мы бы так и не проявились
В этом проклятом мире.

Интересно, что между любителями альтернативной эстрады (группы "Аукцыон", "Ленинград", "Солнечная соль") ходит миф, будто музыканты "Кооператива Ништяк" -- это Йорг-то Ланц фон Либенфельс! Гвидо фон Лист! -- с трудом умеют попадать в такт на своих инструментах. Предубеждение у тех, кто наслушался наветов, рассеивается после первой же песни (если они внимательны и имеют слух), но самый факт расхожести мифа говорит о многом. Можно приписывать его злой воле зубовно-скрежещущих ("им ненавистно, что мы уже классики") -- но это было бы ошибкой, ведь у них нет собственной воли: ими руководят истины с той стороны. Словом,

Из-под земли до нас доходят вздохи,
В том виноват понурый Архитохель

-- да, он, каббалистический бес Ближнего Зарубежья. Музыканты играют, как слишком хороший оркестр -- оттого-то позади безупречных гармоний внутри вашей черепной коробки пляшет дьявольский квартет, то подскакивая на стульях, то вдруг садясь, как Бог на душу.

"Обыкновенный цинизм" ставит все на свои места. Если вы отворили дверь, и в вашу квартиру со стуком падает пьяный, на два часа опоздавший водопроводчик, трижды безуспешно пытаясь встать -- это глухой Бетховен пакостит вам оттуда, где не знают течения времени. С другой стороны,

Леонардо да Винчи не спится в марте
Душит мысли его огонь разврата,

-- возможно, от этого бывают кошачьи свадьбы, или рев подростков под окнами подъезда в четвертом часу утра. "Обыкновенный цинизм" помогает избавиться от лишних вопросов и уже тем самым упрощает наш быт.

...Но оставим квартеты, все это пустые страхи: ведь Бах, приручивший созвучия, давно уже удостоился мести Лунной Богини

Она ждала поэта, а не Баха,
Но с хрустом треснул ожиданий купол,
Когда циничная свиная ряха
Всплыла в тарелке черепахового супа.

-- и если бы сегодня мы могли слышать пресловутые гармонии запредельного, они врывались бы в наш слух чудовищным диссонансом. Так что -- Мартышка с Ослом или поющий Осанну слаженный хор Соловейчиков, все одно отсюда не различишь.

Поговорим о структуре текста. Как устроена песня?

В случае Кооператива Ништяк, мы привыкли иметь дело с лиро-эпическим повествованием о приключениях тех или иных героев на краю метафизических бездн, в проходах между параллельными мирами, в движении сквозь стены, в полете с высокого этажа.

Проходя сквозь фундамент морга, Адам обратил внимание,
Что структура бетона разумна и находится в вечном движении
И бессмысленность существования точно так же терзает сознание
Жизнь проходит в тоске по Родине и в бессмысленном накоплении.


А покойники в исступлении колотили в дверь холодильника,
Будто что-то оставили дома, будто их еще не забыли...

Течение повествования несколько затрудняется отсутствием времени в том пространстве, где происходит действие -- и оно превращается в почти статичное описание картинки, которую глаз обходит по кругу, присматриваясь к деталям. Этот жанр в прозе зарезервирован за очень интересным видом путевых заметок -- за отчетами о путешествиях в Ад. Герои греческой мифологии, за той или иной надобностью спускаясь в Подземное Царство, встречали там Сизифа (о чем он думает, когда катит в гору свой камень, в который раз сбиваясь со счета?), Данаид, наливающих бочку без дна... жизнь проходит в тоске по Родине и в бессмысленном накоплении. Старинные буддистские истории того же рода, японские и китайские, ближе подходят к нашему предмету, потому что они менее психологичны (дальше от притчи), более кровожадны (пестрят ужасающими деталями -- дерево кровавых ножей, ветер из мелких животных, раздирающих толпу грешников на куски), так же отстраненно излагаются и так же полны подробностей быта. Они и начинаются обыкновенно с того, что господин такой-то скончался не в срок по ошибке нижнего ведомства, "тотчас по его смерти появились эдак десяток человек, занесли его имя в списки, связали и увели," -- но через несколько дней он ожил и рассказывал следующее:

[...]

Тут он подошел к управе большого города и увидел человека лет сорока-пятидесяти, сидевшего лицом к югу. Тот заметил Вэнь-хэ и удивленно воскликнул: -- Разве этого господина следовало сюда приводить?!

Человек со списком имен в руках, одетый в простое платье и тюрбан, ответил:
-- Этот человек обвиняется в разрушении алтарей земли и убиении людей. Потому он здесь.

Бхикшу, которого Вэнь-хэ встретил по дороге сюда, вошел следом и стал рьяно доказывать его правоту:
-- Разрушение алтарей не есть преступление. У этого человека чрезвычайно благая карма. Убийство хотя и тяжкое преступление, но время принять за него возмездие еще не настало.

Человек, сидевший лицом к югу, велел наказать писарей; он усадил Вэнь-хэ подле себя и стал извиняться:
-- Чертенята допустили недосмотр и по ошибке занесли Вас не в тот список.

Он отослал Вэнь-хэ к чиновнику по досмотру за адом. Вэнь-хэ с радостью последовал за чиновником.

Путь их пролегал через города, и города эти были земным адом. Народу там было великое множество, и каждому воздавалось за прегрешения. Были там сторожевые псы, кусающие людей куда ни попадя. Куски живой плоти валялись на земле, пропитанной потоками крови. Еще там были птицы с клювами, как острые копья. Они с лета вонзали свои клювы, и в кровь людей проникал яд. Птицы то влетали людям в рот, то клевали их тела. Те уворачивались и истошно вопили, а их кости и мышцы устилали землю.

Все остальное, увиденное Вэнь-хэ в аду, более или менее совпадает с тем, что рассказали Чжао Тай и Са-хэ, и не нуждается в повторении. Отличаются только эти две кары, и потому они подробно описаны.

[...]

(из кн. Ван Янь-сю, "Предания об услышанных мольбах")

Сюда же относятся прогулки Данта с Вергилием и случаи "адских мук на земле" (к которым обычно приводит проклятие) -- Летучий Голландец, город купцов на острове под водой из "Путешествия Нильса с дикими гусями"; и здесь, и там обреченность на повторение одних и тех же действий без права остановиться, отдохнуть, умереть. Рок-лирика у некоторых авторов (ранний Гребенщиков, Майк Науменко -- особенно "Город N", Егор Летов - "Плюшевый мишутка" и др.) временами очень напоминает контаминацию дантовского изложения, с тем же перечислением мелких сюжетных завязок, с акцентом (вплоть до надрыва) на странных действиях, которые совершают (вынуждены совершать) персонажи; мотив проклятия редко проговаривается явно, а иногда -- как у Гребенщикова -- не присутствует даже на заднем плане, так что единственной мотивацией этих действий остается живое устройство метафоры.

У Кирилла Рыбьякова, автора текстов "Кооператива Ништяк", весь мир проклят манихейским проклятием, и хотя его персонажам (кроме крестьян, да и то...) границы этого мира, как правило, не указ, порой кажется, что и они "попались", по крайней мере, застряли в лабиринте, на входе которого чьей-то издевательской рукой написано "выход".

Что еще придумать, помимо боли
Чем заполнить тоской шелестящий праздник...
Леонардо натер на мозгах мозоли
Изучая сонеты поэтов праздных.

"Из этой жизни, к сожалению, выхода нет," -- но надежда есть, однако она должна умереть, чтобы родиться. "Оставь надежду всяк сюда входящий", и так наступает Отчаяние, подходящее время суток для Работы в Черном.

Расплавилось сердце под солнцем июля,
Мы в зелени неба туманом тонули,
Мы пили закатов малиновый воздух,
Тебе было рано, а мне было поздно.

Путь к "выходу" как будто указан явно, "излагают Алхимики мысли прозой," -- и все же, в отличие, например, от веселой, сильной и злой эзотерической лироэпики Ганса Зиверса, тексты Рыбьякова не пересказывают историю "дошедшего" (или недошедшего) персонажа (чья героическая задача, при встрече с ужасными -- но, по сути, служебными тварями, "пограничниками" Иного -- пострадать от них, победить их и подчинить своей воле) -- законченными балладами они не являются. Проклятие в них не преодолено, это то, с чем приходится жить.

За мягкой стеной огня трещит колдовская кость.
Ты - все, что есть у меня, моя воля и моя злость.
Пентаграммы сломлен каркас и свечей оплавился ряд.
Никого нет превыше нас. Наши мысли ваш мир творят.

Почему это так, обсуждать бессмысленно: Бездна призывает Бездну, но у них разные голоса, ни один из которых не похож на человеческий. В зеркале вещи представляются иными, чем если смотреть на них, действительно оказавшись с той стороны.

Наконец, в текстах, как и в музыке, есть фольклорный элемент, и его нельзя обойти стороной. Рассказывают, что Кирилл Рыбьяков гонит серьезных концептуальных джазистов: мы, мол, делаем музыку для мультфильмов. На музыку от мультфильмов поется детский уличный фольклор:

...Может, мы обидели кого-то зря,
Сбросили пятнадцать мегатонн...
Все, что от Америки останется,
Мы погрузим в голубой вагон!


Вернемся снова к структуре текста. Вот набор вариантов "На сопках Манчжурии", муз. И. Шатрова, из книги "Русский школьный фольклор" (1998 г., Москва, изд. центр "Ладомир", составитель А.Ф. Белоусов).

Тихо в лесу,
Только не спит барсук:
Яйца свои он повесил на сук,
Вот и не спит барсук.


Тихо в лесу,
Только не спит треска:
Знает треска, что в жопе доска,
Вот и не спит треска.


Тихо в лесу,
Только не спят дрозды:
Знают дрозды, что получат пизды,
Вот и не спят дрозды.


Тихо в лесу,
Только не спит весь лес:
В каждой дыре, в каждой норе
Идет половой процесс.


Тихо в лесу,
Только не спит питон:
Знает питон, что похож на гондон,
Вот и не спит питон.


Тихо в лесу,
Только не спит кабан:
Завтра кабан поедет на БАМ,
Вот и не спит кабан.


Тихо в лесу,
Только не спит лиса:
В жопу лисе залетела оса,
Вот и не спит лиса.


Тихо в лесу,
Только не спит олень:
Хуем своим зацепился за пень,
Вот и не спит олень.


Тихо в лесу,
Только не спит турист:
Знает турист, что он онанист,
Вот и не спит турист.


Тихо в лесу,
Только не спит лесник:
Яйца ему отдавил грузовик,
Вот и не спит лесник.


Тихо в лесу,
Только не спит бегемот:
В жопу ему залетел вертолет,
Вот и не спит бегемот.


Тихо в лесу,
Только не спит ягуар:
Кто-то его положил в писсуар,
Вот и не спит ягуар.


Тихо в лесу,
Только не спит енот:
Кто-то еноту написал в компот,
Вот и не спит енот.


Тихо в лесу,
Только не спит бобер:
Хуем бобер плотину припер,
Вот и не спит бобер.


Тихо в лесу,
Только не спит паучок:
Яйца зажал в кулачок,
Вот и не спит паучок.


Тихо в лесу,
Только не спит жираф:
Яйца жирафа попали под шкаф,
Вот и не спит жираф.


Тихо в лесу,
Только не спит медведь:
Зайцы его научили пердеть,
Вот и не спит медведь.


Тихо в лесу,
Только не спит косой,
Знает косой, что ебется с лисой,
Вот и не спит косой.


Тихо в лесу,
Только не спит карась:
Жена карася киту отдалась,
Вот и не спит карась.


Тихо в лесу,
Только не спят соловьи:
Знают соловьи, что им дадут молофьи,
Вот и не спят соловьи.

Этот текст (в отличие от "Дядя Гена улетел в Америку, Чебурашка плавает в пруду...") на первый взгляд лежит вне стандартной рок-поэтики, ближе к частушкам -- потому что, несмотря на повествование-перечисление, несмотря на дичайшие фокусы, которые выкидывают персонажи, и подчеркнутую абсурдность мотивировок их действий, -- несмотря на все те черты, которые объединяют его с традиционной рок-лирикой, в нем начисто отсутствует линейное развитие сюжета (времени нет). В рок-лирике это, скорее, видимость линейности:

Судья достал из кармана деньги и выбросил их в окно,
Он сказал: "Я знаю, что это не нужно, но все-таки, где здесь вино?
Едва ли мы встретимся здесь еще раз под этим синим плащом,
Но я прошу прощенья за все, что я сделал, и я хочу быть прощен."

Когда вошел контролер, скорость перевалила за сто,
Он даже не стал проверять билеты, он лишь попросил снять пальто,
В вагоне было светло, и ночь подходила к концу,
И трамвай уже шел там, где не было рельсов, выходя напрямую к кольцу.

(Б. Гребенщиков)

-- видимость, которая поддерживается союзами-связками, худо-бедно фиксирующими последовательность действий; иногда помогают диалоги, ведь реплики все же следуют одна за другой. Редкие указания на движение суток, как в строфах выше, имеют здесь главным образом символическое значение: рассветы, закаты, ночь, подходящая к концу -- прежде всего, метафоры состояния человеческой души, или душ. Сверять по ним наручные часы было бы неразумно. На самом деле, в этом нет необходимости, так как время всегда присутствует по умолчанию -- а вот для того, чтобы не впускать его в текст, нужны специальные усилия. Если их не предпринимать, оставаясь в рамках фольклорной поэтики, получается жестокая насмешка над линейным разворотом сюжета:

Над Цезарем взошли тюльпаны, благополучно расцвели,
Его супруга испугалась, когда геологи пришли.
Блеснул алмазик красный глаза и алчно слюни натекли,
Пойдут священные собаки геологам на шашлыки.


А в небе тучи ходят хмуро и скоро гром иссушит мозг
С царицы моментально сдуло высокомерный царский лоск.
Геологи покопошившись на карте что-то наскребли
И вот над Цезарем весною рога оленьи зацвели.


Фортуна - вредное созданье, не подчиняется богам
Приходит странный дядя Пушкин к геологам по четвергам.
И потому царица злая все смотрит в зеркало тайком
На то, как странный дядя Пушкин становится геологом.


Мы завтра резко постареем, а к послезавтрому - умрем,
Мы жили в разных точках мира и так и не были вдвоем
И режиссеры наших судеб заключат души наши в мглу,
Когда геологи к царице стучатся рано поутру.

Из стихов про барсука время изгнано простым приемом: композиционно строфы повторяют друг друга, вплоть до грамматических тавтологий.

Тихо в лесу,
Только не спит - -
(здесь указывается причина бессонницы)
Вот и не спит - -

Это снимает идею развития сюжета: шарики в четках не развивают друг друга, но присутствуют одновременно, их "последовательность" подчеркнуто формальна. Рыбьяков в своих текстах также прибегает к грамматическому подобию

Так думал Мастер, бревна ковыряя,
Когда плешивый хитрый пилигрим
Достал его пращой из-за сарая,
Оставив дядю вечно молодым.

Природа прозябала в изумлении,
Когда ее кромсали топорами.
А Мастер постигал процесс гниения,
А пилигрим - глубины подсознания.

(и хотя в предыдущей строфе Мастера достали пращой, а в последующей он, по всем законам органики, постигает процесс гниения, ощущение времени отсутствует напрочь -- автор перечисляет события, как детали пейзажа.) Методы Кооператива Ништяк в целом графические: двумя-тремя штрихами очерчивается некий центральный образ, вокруг которого и бродит повествование. Не откажу себе в удовольствии привести целиком уже цитировавшийся выше текст песни "Тоска по родине".

Тоска по Родине

Проходя сквозь фундамент морга Адам обратил внимание,
Что структура бетона разумна и находится в вечном движении
И бессмысленность существования точно так же терзает сознание
Жизнь проходит в тоске по Родине и в бессмысленном накоплении.


А покойники в исступлении колотили в дверь холодильника,
Будто что-то оставили дома, будто их еще не забыли
Но угрюмый разум оракулов укрывал серым снегом могильники,
Так приходит тоска по Родине, так уходят в туман Валькирии.


Но без горечи и без радости грыз Адам наливные яблочки,
Ела Ева зеленые персики, бог на них смотрел в окулярчики
Раскололось небо весеннее на зеленое и бесцельное
Жизнь проходит в тоске по Родине. Все печальное, все Похмельное.


Прилетай на метле, любимая, приноси с собой вечер сладостный,
Мы с тобой отправимся странствовать в параллельный мир, там, где радостно,
Ведь структура бетона разумна и находится в вечном движении,
Жизнь проходит в тоске по Родине и в бессмысленном размножении.

Структура бетона, разумная, находится в вечном движении. По разные стороны от нее, то здесь, то там, что-то происходит (уточняем детали). "Самые главные" мифы -- о Рае, об Адаме, Еве и Яблоке, прочнейшим образом осевшие в подсознании, структурирующие его, как железный каркас -- здесь как будто сбрасывают со счетов простым пожатием плеч. Родина есть, но это не Рай, ведь все изреченное -- ложь, а верней пустяки, слова -- орехи, у которых истлело ядро, набор скрипящих пустотою скорлуп. Из настоящего остались только тоска по Родине да направление вниз, под землю (может быть, потому, что небесные дороги слишком загажены белыми голубями, которых разводят религиозные фермы). В могиле ждут призрачные римлянки; там хоть кто-то ждет.

Пойдем, мой друг, посмотрим черепа,
Неведома им радость, чуждо горе.
Судьба их, как поэзия, проста,
А мы живем во власти аллегорий.


Смотри, какие славные они,
Улыбчивы и, видно, незлобивы.
Лежат себе тихонечко в пыли
И смотрят вдаль, сквозь стебельки крапивы.


Пойдем скорей смотреть на черепа,
На кости, пожелтевшие от света.
На сердце радость, на душе весна,
Когда бредешь по гулкой зале склепа...

Песня "Трансцендентальная физика", в альбоме последняя.

19 сентября.
Юля Фридман.
yulya@thelema.dnttm.ru

Приложение 1: список музыкантов и остальное.

Кооператив Ништяк

Приложение 2: с ними играет рок
(немного жизнеописания группы
со слов очевидцев)

В августе 2001 года намечался концерт Кооператива в Москве, в музее Маяковского. Рыбьяков был, а Андрюшкин, будучи дипломированным музыкантом, улетел со своим оркестром народных инструментов в жаркие страны, где растут террористы. Часа за три до концерта Кирилл звонит и спрашивает, нельзя ли одолжить гитару. Его гитара сломалась: едва он начал ее настраивать, как струны нехорошо звякнули и отскочила верхняя дека. Приезжает забирать; вспоминаем, как при попытке отпечатать вкладыши для дисков "25 Джонов Леннонов" вышла из строя целая типография. Станки у них сломались, прекратилась подача электричества, персонал скосило заразой. В конце концов отпечатали -- косо, с ошибками, пришлось переделывать.

Рыбьяков сказал -- мол, это еще ерунда. Концерты "Кооператива Ништяк" отменяются чаще, чем проходят, несмотря ни на что. Два (кажется) года назад, в городе (кажется) Череповце специально готовили большой концерт, помещение обещали прекрасное и акустика хоть куда, но концерт не состоялся: по неизвестной причине умерли устроители. Два молодых человека, энергичные юноши, долго занимались организацией и умерли в один день.

Миша Вербицкий и Дима Каледин пока живы, а ведь они уже не первый год организуют концерты Кооператива в Москве. Но мы здесь привыкли: когда Кирилл Рыбьяков приходит, чтобы делать на компьютере картинку для альбома, во всем доме на многие часы отключается электричество. Ничего, ждем.


Кирилл Рыбьяков, художник по образованию, сменил немало профессий. Однажды он работал в Тюменском Кукольном Театре. "Я там принцев играл, -- он рассказывал, -- у нас были такие спектакли, в которых действуют люди и куклы на веревочках. Я был сам, без веревочек." Времена стояли еще застойные, директором театра работала местная Фурцева, как-то ее звали, допустим, Людмила Владимировна. Она давала указания о правильном идеологическом воспитании кукол, и от нее выли все, вплоть до уборщиц и осветителей. У Кирилла как раз был друг -- осветитель, который в беседе за бутылкой всегда грубо ругал Людмилу Владимировну и говорил с надеждой о том, что когда-нибудь она умрет или выйдет на пенсию, может быть. И тогда все станет хорошо. Кирилл перешел на другую работу, тут и Горбачев стал генсеком ЦК, началась Перестройка, протекло несколько лет. Встречает Рыбьяков как-то на улице того осветителя: "Ну, как дела?" А тот с лица спал и весь запечалился. "Да как..." -- говорит. -- "Ушла Людмила Владимировна?" -- "Уйти-то ушла, да лучше б не уходила." -- "Как так?" И рассказал тогда осветитель, что как проводили Людмилу Владимировну на пенсию, пришел новый директор, человек опять же молодой, энергичный, какого все и ждали. Первым делом он велел сложить куклы в ящик и пригласил стриптиз-труппу. В фойе он устроил бар для новых русских и даже мини-сауну, кой-какие актерки пригодились для представлений, но большинство уволили прочь. Участникам шоу, между прочим, перепадало от новых заработков, но осветители и уборщицы по-прежнему работали за зарплату, которая ввиду быстрого течения времени обесценилась и превратилась в ничто. Они пробовали просить прибавки, но им сказали: "А если пикнешь, мурло..." Вот такая притча об оборотной стороне перемен с позиции осветителя.


Однажды Рыбьяков и Андрюшкин стали рассадниками фашизма в г. Тюмени. Андрюшкин об этом рассказывал так. Иду, говорит, я по улице. Издалека, на заборе, вижу афишу со свастикой. Ого, думаю, круто! Откуда в Тюмени фашисты? Подхожу ближе, вижу -- свастика из каких-то кроссовок, что ли, сделана, вышло удивительно некрасиво. Фашисты в Тюмени, что с них возьмешь. А когда буквы стал разбирать, прочел, что в городе Тюмень тогда-то и тогда-то состоится фестиваль "Рок против фашизма" (ну и дела, думаю, откуда в Тюмени антифашисты?!), и тут же список участвующих групп. Нашей нет. Я хотел зайти послушать, но по какой-то причине не попал на концерт, потом спрашивал у людей, мол, как? "Да никак, -- говорят, -- как обычно. О вас только много говорили." Я удивился, нас же даже в участниках не было, а мне рассказали со слов каких-то там выступавших козлов, что над Тюменью нависла угроза фашизма, рассадником которого служит группа "Кооператив Ништяк". Показывали всем изображение свастики. Так вот, говорят, этот фестиваль и устроили под знаком борьбы с угрозой фашизма. ...Я пришел к Кюрвалю, рассказал ему (он же с тех пор, как плату за проезд подняли в автобусах, из дому не выходит дальше, чем в школу напротив), так он чуть со стула не упал: "Да ты что!" -- говорит. А потом я узнал, как все вышло. Открылся антифашистский фонд. А у нас есть там один ушлый человечек, он подсуетился, принес им наш диск, мол, видите, тут свастика и про Геббельса! ну, и получил башлей под проведение фестиваля "Рок против фашизма." Хорошо заработал на этом... хоть бы взял в долю, что ли.


Кирилл Рыбьяков (по свидетельству А. Андрюшкина) работает в школе напротив. Он преподает труд младшеклассникам. Платят немного. Однажды зарплата и инфляция так совпали, что, оплатив счет за квартиру, Рыбьяков обнаружил, что на ближайший месяц он располагает суммой в сто рублей ровно. С горя он купил на все водки, выпил один, и -- с тех пор он вроде не пьет. При нем живет котенок, питается насекомыми.

Рыбьяков коллекционирует реликвии с кладбищенскими мотивами: скелеты, кости, черепа, свастики, перевернутые звезды, только что не мощи святых. У него в доме по стенам вся эта красота развешана. А на уроках труда он учит детей выпиливать то, что положено -- зверюшек разных, детали конструктора. Как-то раз он пришел на урок, заглянул в методичку и сказал детям: "Сегодня у нас урок на свободную тему. Можно выпиливать, можно лепить все, что хотите. Как доделаете, приносите мне." К концу урока почти все школьники принесли ему свои поделки: черепа, гробы, скелеты, свастики, пентаграммы. Как они догадались? Глупый вопрос: школьники в этом возрасте знают и так.


Все в том же августе 2001 года, собираясь в Москву, Кирилл Рыбьяков вышел из дома и застал в стране эпидемию холеры, в Казани карантин, в кассах вокзала -- очередь, завивавшуюся солитером. Он встал в хвост и почувствовал себя одиноко. Постояв час, вынул из сумки книжку сомнительно-эзотерической направленности, развернул так, чтобы была видна пентаграмма на обложке, и стал прогуливаться вдоль очереди. Раз, другой прошел из конца в конец, потом остановился и обратился к людям: "Товарищи! Два года дома не был. Пропустите меня!" Его пропустили единогласно, только кассирша взглянула странно, выписывая билет.

Кирилл Рыбьяков пришел на вокзал за десять минут до отхода поезда и увидел, что никакого поезда нет. Прошел по перронам -- ничего похожего на поезд и его пассажиров. Начальница станции ему объяснила: "Вам продали билет на несуществующий поезд. К нам иногда приходят такие пассажиры." Что-то написала ему на билете, и, когда пришел другой, настоящий поезд, Рыбьякова посадили в вагон. Поезд ехал по страшной жаре мимо каких-то вымерших платформ; изредка попадались старушки, которые вместо обычных огурцов или семечек торговали теплыми шерстяными носками... ехал-ехал и благополучно добрался в Москву.



Приложение 3:

* * *

Рыбьяков, доедая свой суп с калошей,
Размышляет о том, как растет папайя,
Вспоминает воздух столетий прошлых,
Самолеты над головой считая.

Самолеты рисуют узор над крышей,
Между стен жильцы зажимают уши,
Только Гойя знал, как летучи мыши,
Безобразным скрипом во сне разбужен.

Черный пес прибегает на запах ночи,
По карнизу тщетно крадутся воры,
Очертя каскады движений точных,
Доктор Фауст кушает помидоры.

Но Андрюшкин, чувствуя боль в лопатке,
Инфернальной рожей калечит стекла,
Рыбьяков глядит на него украдкой,
А вокруг реальность уже поблекла.

Темнота такая, что стыдно глазу,
Бьют часы -- где четырнадцать, где тринадцать,
Из Каира консул привез заразу,
И пора любовникам расставаться.

Что-то шепчет на ухо мне Гекуба,
Эх, мол, что он мне, болван, недотепа,
И горячей ртутью стекают губы
По железным мускулам Рибентроппа.

Рыбьяков похвалит свою подружку:
Как блестит коса, как черны глазницы,
Гулко стукнет днище стеклянной кружки
О дощатый мрамор его гробницы.

И больным авгурам неведом роздых,
У небесных сфер не сошлись аккорды --
Столько самолетов взлетело в воздух,
Когда взорвались все аэропорты.

И кружат они одинокой стаей,
Их тоскливый гвалт надрывает душу,
Рыбьяков молчит, их круги считая,
И ножом себе отрезает уши.

Юля Фридман
Текст печатается по материалам антикультурологического еженедельника :LENIN: